Неточные совпадения
Пришел дьячок уволенный,
Тощой, как спичка серная,
И лясы распустил,
Что
счастие не в пажитях,
Не в соболях, не в золоте,
Не в дорогих камнях.
«А в чем же?»
— В благодушестве!
Пределы есть владениям
Господ, вельмож, царей
земных,
А мудрого владение —
Весь вертоград Христов!
Коль обогреет солнышко
Да пропущу косушечку,
Так вот и счастлив я! —
«А где возьмешь косушечку?»
— Да вы же дать сулилися…
Тут описан путь, которым приобретается вера, и то
счастье превыше всего
земного, которое при этом наполняет душу.
И он промчался пред полками,
Могущ и радостен, как бой.
Он поле пожирал очами.
За ним вослед неслись толпой
Сии птенцы гнезда Петрова —
В пременах жребия
земного,
В трудах державства и войны
Его товарищи, сыны:
И Шереметев благородный,
И Брюс, и Боур, и Репнин,
И,
счастья баловень безродный,
Полудержавный властелин.
Мало того: правосудие и
земная казнь даже облегчают казнь природы, даже необходимы душе преступника в эти моменты как спасение ее от отчаяния, ибо я и представить себе не могу того ужаса и тех нравственных страданий Карамазова, когда он узнал, что она его любит, что для него отвергает своего „прежнего“ и „бесспорного“, что его, его, „Митю“, зовет с собою в обновленную жизнь, обещает ему
счастье, и это когда же?
По-моему, эта новая задача провидения устроить
счастье существ, соединившихся без всякой данной на это
земное благо.
И с тем кольцом я
счастьеЗемное погубил.
Ого! я невредим.
Каким страданиям
земнымНа жертву грудь моя ни предавалась,
А я всё жив… я
счастия желал,
И в виде ангела мне бог его послал;
Мое преступное дыханье
В нем осквернило божество,
И вот оно, прекрасное созданье.
Смотрите — холодно, мертво.
Раз в жизни человека мне чужого,
Рискуя честию, от гибели я спас,
А он — смеясь, шутя, не говоря ни слова,
Он отнял у меня всё, всё — и через час.
Анастасья вырвалась из его объятий. Тяжелые ворота заскрипели, застучал железный запор, привратник захлопнул калитку, и Юрий, вскочив на коня, помчался вихрем от стен обители, в которой, как в безмолвной могиле, он похоронил навсегда все
земное свое
счастье.
Она опьянела от нашего
счастья и улыбалась, будто вдыхала в себя сладкий чад, и, глядя на нее во время нашего венчания, я понял, что для нее на свете нет ничего выше любви,
земной любви, и что она мечтает о ней тайно, робко, но постоянно и страстно.
— Что мне собираться!.. Я в полчаса могу собраться, — возразила г-жа Петицкая. — Но нет, нет, — продолжала она снова трагическим голосом. — Я вообразить себе даже не могу этого
счастья, что вдруг я с вами, моим ангелом
земным, буду жить под одной кровлей и даже поеду за границу, о которой всегда мечтала. Нет, этого не может быть и этому никогда не сбыться!
Не эту ли самую недоверчивость души к
земному нашему
счастию мы называем предчувствием, разумеется, если последствия его оправдают?
Да осыпьте его всеми
земными благами, утопите в
счастье совсем с головой, так, чтобы только пузырьки вскакивали на поверхности
счастья, как на воде; дайте ему такое экономическое довольство, чтоб ему совсем уж ничего больше не оставалось делать, кроме как спать, кушать пряники и хлопотать о непрекращении всемирной истории, — так он вам и тут человек-то, и тут, из одной неблагодарности, из одного пасквиля мерзость сделает.
На луговой стороне Волги, там, где впадает в нее прозрачная река Свияга и где, как известно по истории Натальи, боярской дочери, жил и умер изгнанником невинным боярин Любославский, — там, в маленькой деревеньке родился прадед, дед, отец Леонов; там родился и сам Леон, в то время, когда природа, подобно любезной кокетке, сидящей за туалетом, убиралась, наряжалась в лучшее свое весеннее платье; белилась, румянилась… весенними цветами; смотрелась с улыбкою в зеркало… вод прозрачных и завивала себе кудри… на вершинах древесных — то есть в мае месяце, и в самую ту минуту, как первый луч
земного света коснулся до его глазной перепонки, в ореховых кусточках запели вдруг соловей и малиновка, а в березовой роще закричали вдруг филин и кукушка: хорошее и худое предзнаменование! по которому осьми-десятилетняя повивальная бабка, принявшая Леона на руки, с веселою усмешкою и с печальным вздохом предсказала ему
счастье и несчастье в жизни, вёдро и ненастье, богатство и нищету, друзей и неприятелей, успех в любви и рога при случае.
Всхожу с заднего хода, никого нет. Я потихонечку топы-топы, да одну комнать прошла и другую, и вдруг, сударь ты мой, слышу Леканидкин голос: «Шарман мой! — говорит, — я, — говорит, — люблю тебя; ты одно мое
счастье земное!»
Самое полное
счастье земной любви ничто перед тем блаженством небесной любви, что ощущаешь в себе во время наития святого духа.
Нет
счастья в
земной любви.
Человек рожден для
счастья — думает эвдемонизм
земной.
Этика эвдемонистическая, будь этот эвдемонизм
земной или небесный, в конце концов, есть этика страха, ибо человек боится за свое
счастье и
счастье других, ибо
счастье со всех сторон подвергается опасностям и оно покупается оппортунизмом в оценках и действиях.
Все силы должны быть отданы на эмансипацию
земного человека, эмансипацию трудового народа от непомерных страданий, на создание условий счастливой жизни, на уничтожение суеверий и предрассудков, условных норм и возвышенных идей, порабощающих человека и мешающих его
счастью.
Да, сударь, блаженство — это чувство от неба;
счастье называю я наслаждением
земным.
Но мысль, что ей обязан онбудет своим спокойствием,
счастием, славою, торжествовала надо всем, уносила ее в небо, откуда она смотрела глазами любви неземной на свой
земной подвиг.
Если бы кто-нибудь спросил Ирену, зачем она пошла в лес именно на то место, где была вчера с Анжеликой Сигизмундовной, вопрос этот очень бы смутил ее и она не знала бы, что на него ответить. Она шла искать того, что ищет всякий, молодой и старый, во все времена года, на всем пространстве
земного шара: она шла искать
счастья.
Но если нет Истины и нет Смысла, то остается один лишь высокий мотив — сострадание к массе людской, желание дать ей бессмысленное
счастье в краткий миг
земной жизни.
Достоевский много раз подходил к этой теме — отрицанию Бога во имя социального эвдемонизма, во имя человеколюбия, во имя
счастья людей в этой краткой
земной жизни.
В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное
счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтой была любовь
земная.